Одной из первых поразивших меня в детстве загадок была тайна моего рождения. Ни-кто не рассказывал об аисте и капусте, — пренебрегая обычным "кто?" и "откуда", я останавливался на вопросе "почему?", — и растягивал его в долгие минуты размышлений: почему, красивый и умный, я хожу по этому миру, общаясь с разнообразными явлениями? Материнское восхищение ребенком привели меня к обычному возрастному заблуждению, преувеличивающую собственную значимость, — и знакомство с тоской совпало с первыми штрихами, сжимавшими мое воображаемое величие до истинных размеров.
А потом появилась тайна слова. Не помню, из какой подворотни лет выскочила она, но, встреченная, осталась навсегда, — и сейчас, в возрасте, остывающем от усталости, я все еще удивляюсь человеческой способности создавать идеальный мир, — тот, что всегда с тобой: отнимающий вещь сможет ли отнять слово?!
Как и мои сверстники, я мечтал о славе, — но она маячила не в лавровых венках полководца, а в тишине письменного стола. Желание стать писателем сгибало своей невозможностью: я не верил в свою способность стать маленькой, но путеводной звездой для своих и чужих современников. Я и сейчас в это не верю.
Первые опыты сочинительства оказались устные: по вечерам в наш двор в городе Белогорске собиралась детвора улицы Перекопской и я, семиклассник, рассказывал им длинные, растянутые на недели истории, сотканные из прочитанных приключенческих книг и собственного воображения. Позже появились стихи: философские, о природе и вечности.
Влюбляясь, реку поэтической лирики переходят все, редко возвращаясь обратно: чтобы попытаться вырасти в профессионала. Я— вернулся. Произошло это на пятом курсе исторического факультета Одесского университета, когда две кафедры предложили мне аспирантуру и перемена судьбы стала неизбежным вопросом. Перечитывая дневниковые записи того времени, я до сих пор не уверен, что сделал правильный выбор, отказавшись от карьеры ученого. Потому что обычный для писателя путь неустроенности накрывает своими сетями близких тебе людей, — и что им твои слова о служении отечеству?!
Так моя жизнь разделилась на две половины. В первой из них я где-то и кем-то работал, добывая на пропитание себе и семье; вторая, главная часть проходила в сочинительстве. И чем больше времени забирал быт, тем меньше оставалось его для творчества. Бывали периоды, когда я не писал годами, — и наоборот, как в 1974 – 1975 годах: работая ноч-ным сторожем на Тайганском водохранилище (влияние Генри Торо и его Уолденского озера), я за четыре месяца создал документально-художественный роман "Сид", — о диссидентской студенческой организации (кроме меня, ее участниками были нынешний российский политолог Глеб Павловский, депутат трех созывов Государственной Думы России Вячеслав Игрунов, одесский журналист Константин Ильницкий, московская писательница Ольга Ильницкая, художник Ирина Никанорова и николаевский журналист Игорь Иванников ), пытавшейся улучшить мир посредством науки, а не политики. Этот роман — самое значительное из моих произведений, — в 1977 году намечалось издать в США, но переправляемый экземпляр был задержан на Ленинградской таможне, его копия долго лежала в моей книжном шкафу, пока я не издал его в 2008 году.
Молодость я провел в поисках и учебе. У меня были интересные друзья, я встречался с замечательными людьми — Михаил Гефтер, Генрих Батищев, Вячеслав Карпинский, Валентина Юдина, — оказавших влияние на формирование мировоззрения. Тогда же у меня сложился кодекс поведения, принципам которого я стараюсь следовать и сейчас:
В 1976 году, работая в г. Александрове Владимирской области научным сотрудником музея, я начал писать повесть "Наша вся жизнь", осмысливая в ней влияние нелегально-диссидентской деятельности на молодые души. Отчасти автобиографичная, повесть напоминала реальных людей лишь внешними чертами персонажей: так Печорин из "Героя нашего времени" пытается отождествиться с Лермонтовым. Я писал ее около двух лет, следуя девизу Ю. Олеши: "Ни дня без строчки", и жил в остановившемся времени, где единственной реальностью была толстая тетрадь, заполняемая предложениями.
В 1979 году, вернувшись из Подмосковья в Крым, я начал работать в инспекции по делам несовершеннолетних. Это был период безвременья, когда часть друзей, занимавшихся политикой, оказалась в тюрьмах или сидела по домам с "волчьими билетами", часть выехала за рубеж, или, как я, ушла в частную жизнь. Работа в Белогорском РОВД помогла реализовать жажду справедливости и подарила любопытные наблюдения, — в 1997 году из них сложился изданный в Симферополе сборник "Провинциальные рассказы". Своим стилем эти небольшие истории оказались созвучны произведениям О,Генри, одного из любимых моих писателей.
Каждая семья имеет свои предания, уходящие в глубь веков. Я помню, как маленьким мальчиком по вечерам слушал в доме на улице Степная рассказы своей бабушки, Елизаветы Январовны, — позже, дополненные моей мамой, эти воспоминания создали книгу "Сказки бабушки Даши", изданную в 1993 году.
Появление сказок напоминало чудо. После тяжелой операции я лежал в одиночной палате больницы. Состояние было приподнято-вдохновенное: я избавился от болезни, мучавшей меня долгие годы, и надеялся на перемены к лучшему — во всем. В литературном клубе "Вдохновение", которым я руководил, намечался конкурс сказок, — и я решил, вспомнив детство, написать сказочную историю "Дом": о событиях, рассказанных когда-то мамой и бабушкой. Писалось легко: я не мог оторваться от бумаги. Вслед за первой сказкой появилась вторая, а я все писал, писал: "Ворожею", "Кладбище", "Сон". Возникло ощущение, что моей рукой кто-то водит; я начал бояться легкости, с которой заполнялись листы бумаги — и, закончив "Упырь", прекратил сочинительство: с чувством, что из меня что-то вынули.
Сказки нравятся многим: а я, не верящий ни во что, кроме неба над головой и земли под ногами, перечитывая "Сказки бабушки Даши", по-прежнему не понимаю, кто был моим тайным соавтором.
Семья — единственно серьезное, что может быть у человека, особенно когда ему повезло видеть, как вырастают его дети. Детство поражает своими возможностями: оно напоминает новогодний мешок деда Мороза, где в подарочных пакетах вместо конфет и пряников лежат судьбы — и никогда не знаешь, кому что достанется.
… Санаторий "Хутор Вольный" под Киевом. Я отдыхал там в 1991 – 1992 годах, заполняя день лечебными процедурами, общением с природой и творчеством, — на фоне терпкого запаха осени и тоски. Я расставался с женой и страшился потерять
детей, и эта сумятица чувств выплеснулась в детские рассказы, сформировавшие позже сборник "Хроника одной семьи".
Закончился двадцатый век, принадлежавший мне и моим современникам. Следующие десятилетия будут отданы поколению наших детей, — и я все чаще ощущаю себя гостем, которому вскоре пора уходить. Мне еще пишется: стихи, рассказы, серия сказок, продолжающих тему "Сказки бабушки Даши". А пока пишу, я живу.
Вачеслав Килеса, 2008 год